Частица тьмы - Терри Тери

Тери Терри

Частица тьмы

Каждую из семи ступеней эволюции можно исследовать, исходя из предыдущей, если шагнуть назад во времени…

ЧАСТЬ 1

МИКРОЭВОЛЮЦИЯ

Случайные изменения, дающие преимущества в выживании, навсегда сохраняются в пределах одного вида: самая приспособленная особь выживает и передает свои черты потомкам.

Но что, если эти изменения не случайны?

Именно в такой момент человечество по-настоящему эволюционирует.

1

ЛАРА

Ноги приводят меня к самому краю света.

Здесь — предел, дальше нет ничего, если смотреть прямо — лес, тропинка и даже небо над ними исчезают, теряются в белом тумане. Если я обращаю взгляд далеко в сторону, то почти вижу призрачные очертания деревьев и холмов, растянувшихся ниже того места, где я стою. Так что, возможно, мир здесь не заканчивается, а продолжается, и в каких-то тайных глубинах своего сознания я понимаю, что так и должно быть. Но для моего мира это край.

Прийти сюда сознательно, поставив себе такую цель, я не могу. Не могу, приняв решение, отправиться к этому месту пешком и попасть туда; это можно сделать только случайно. Если я сильно расстроена и просто брожу, без всякого плана в голове, то обычно оказываюсь здесь. Это рефлекс, что-то вроде подергивания ноги, если стукнуть молоточком по коленке.

Почему я расстроилась? Мои мысли устремляются в направлении, которое им нельзя принимать, и ускользают.

Я наклоняюсь вперед с вытянутыми руками, зависаю над миром, который исчезает впереди и снизу, прямо как в кадре из «Титаника», и закрываю глаза. Могу ли я потерять равновесие, упасть вперед и вниз — рухнуть с холма, вывалиться отсюда?

Может быть, если усну. Никто не может контролировать, где я хожу во сне — даже я сама. Меня охватывает дрожь, мысли поневоле устремляются к прошлой ночи. К… к… к чему? Что бы это ни было, оно пропало, исчезло из моего сознания. Мною вновь овладевает спокойствие.

Не в силах остановить себя, я поднимаю правую ногу и делаю шаг вперед. Но, открыв глаза, вижу то же самое, что и всегда: я повернулась и иду в другую сторону, удаляюсь от края. Я вздыхаю и прислоняюсь к дереву.

Под ногами тянутся выступившие из земли голые, переплетенные корни. Если нога зацепится за корень вот здесь, споткнусь ли, упаду ли? Но нет, слишком поздно: я уже подумала об этом. Невозможно перехитрить ноги, направить их в ловушку, уже приготовленную мысленно.

Может быть, в следующий раз.

В глубине сознания я слышу зов.

Лара, возвращайся.

Еще один рефлекс. Он гонит меня назад, заставляет бежать обратно тем же путем, которым я пришла, бежать с четким осознанием направления и цели.

Послушание.

Такое, какое называют слепым.

2

ШЭЙ

Самолет снова кренится, и я сжимаю подлокотники сиденья. Елена — она сидит впереди меня — перепугана до смерти; Беатрис рядом с ней совершенно спокойна. Может быть, когда тебе восемь лет, ты и впрямь ничего не боишься. Но обычно человек спокоен тогда, когда не понимает, что с ним может случиться что-то непоправимое, или что вообще означает смерть. О ней, однако, ничего такого сказать нельзя, верно? На глазах у Беатрис вся ее семья, все родные, как и многие, многие другие, умерли от эпидемии. Выжившие, как мы, тоже умирали вокруг нее во время пожара, устроенного отрядом «Стражей», охотников за выжившими. Беатрис знает, что такое смерть, как она выглядит и каково оно — наблюдать, как дорогие тебе люди гибнут в страшных муках, и, прикоснувшись к ним после смерти, переживать их последние, предсмертные муки. Может быть, после всего этого полет на самолете в грозу кажется пустяком.

Чемберлен тоже летит с нами и расположился наполовину на соседнем сиденье, наполовину у меня на коленях. Кончик хвоста чуть заметно дергается, как будто он раздражен, но считает ниже своего кошачьего достоинства проявлять эмоции из-за подобной мелочи. Он держится, вонзив когти передних лап в мои джинсы, и время от времени царапает ногу, когда самолет проваливается в воздушную яму или кренится набок — кошачья боевая стойка? Я поглаживаю кота, успокаивая не только его, но и себя, и пытаюсь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас: на своем страхе, на теплом весе Чемберлена, на его острых когтях. Но этого совсем недостаточно, чтобы отвлечь меня от душевных мук и страданий.

Кай закрылся. Отвернулся от меня и ушел.

Чувство такое, будто сама моя сущность истекает, медленно и болезненно, капля за каплей.

«Держитесь, все, через минуту прорвемся», — Алекс транслирует свою мысль в наше сознание со своего места за пультом управления — самолетом управляет он.

Алекс, то есть Ксандер — именно под этим именем он известен всем здесь. Мой отец. Впрочем, отцом мне он никогда не был. Справедливости ради следует признать, такой возможности ему и не представилось, поскольку мама ушла, не поставив его в известность о моем скором появлении на свет. Но теперь он знает, что я его дочь, и от этой мысли мне становится не по себе. Мама не хотела, чтобы он знал, так ведь? А теперь ее больше нет, и я даже не могу спросить почему.

Ксандер не боится, по крайней мере, виду не подает. Как и все его последователи, которые летят с нами на этом самолете — они спокойны, безмятежны, невозмутимы, — и я понимаю, что Ксандер больше успокаивал Беатрис, Елену и меня, чем всех остальных. Они всецело доверяют ему.

Кто вообще эти люди? Все они члены Мультиверсума; это что-то вроде культа поклонения истине, как сказала Иона. Судя по всему, они и Ксандеру поклоняются. Тот день, когда Иона читала про них в газете в школьном автобусе, кажется таким невозможно далеким, и воспоминания о том дне, одном из наших последних обычных дней, наполняют меня тоской по дорогой подруге. Моя лучшая подруга, как она там? Все ли у нее хорошо? Что бы она сказала о Ксандере? Надеюсь, ей никогда не представится возможности узнать.

Вскоре после слов Ксандера траектория полета выравнивается, как будто он управляет не только самолетом, но и небом, и погодой. Самолет идет плавно, ощущение опасности уходит, но когти Чемберлен не убирает, а волнение у меня в душе не стихает. Я смотрю в иллюминатор и поднимаю защитные барьеры — не хочу, чтобы какие-нибудь заблудшие мысли стали известны тем, кто меня окружает. Силюсь сдержать подступающие слезы, но одна капелька все же скатывается по щеке, и я быстро смахиваю ее.

Кай, как ты мог отгородиться от меня?

Я согласилась поехать с Ксандером, только чтобы попытаться найти сестру Кая, Келли, но слушать мои объяснения Кай не пожелал. Он увидел лишь то, что я уезжаю с его бывшим отчимом, которого он ненавидит, и услышал лишь то, что Ксандер вдобавок еще и мой отец, о чем я ему не сказала. Знаю, что должна была сказать давным-давно, но никак не могла заставить себя произнести нужные слова. Сначала потому, что на него и без того много всего навалилось, а потом, чем дальше откладывала, тем труднее становилось объяснить, почему не сказала раньше. В результате правда все равно вышла наружу, но оттого, как это случилось — именно Ксандер и выложил ее Каю, — легче никому не стало.

А еще он не поверил, что все это время с нами был не призрак Келли, а Дженна, выдававшая себя за нее. Что на самом деле это Дженна погибла при взрыве бомбы, что Дженна пожертвовала собой, чтобы спасти меня. И теперь новая боль сжимает мне сердце. Мы через столькое прошли вместе, и вот из-за меня ее больше нет.

И вот, во что это все укладывается: сестра Кая, Келли, реальная девочка, возможно, жива и сейчас, и только Ксандер может привести меня к ней.